– Что будет, если двигатель заглохнет в воздухе?

Линь Юнь перевела мой вопрос, и Леваленков равнодушно пожал плечами:

– Мы упадем.

Он еще что-то добавил, и Линь Юнь перевела:

– В Сибири стопроцентная гарантия – еще не обязательно хорошо. Порой ты прилетаешь к месту назначения и выясняешь, что лучше было бы упасть на полпути. Доктор Гемов знает это по собственному опыту, не так ли?

– Хватит, командир, – подтвердил Гемов, несомненно, задетый этим вопросом.

– Вы в армии были летчиком? – спросила у Леваленкова Линь Юнь.

– Нет, конечно же. Просто охранял аэродром.

Внезапно мы ощутили перегрузку, снежное поле за иллюминатором осталось внизу, и самолет поднялся в воздух. Теперь вдобавок к реву двигателя снег еще яростнее колотил в фюзеляж, словно мы летели навстречу буре. Потоки набегающего воздуха сдували снег, налипающий на стекла, и мы видели сквозь густой снег и туман медленно проплывающие под нами бескрайние леса с разбросанными тут и там озерами, белыми пятнами в окружении черных деревьев, напоминающими черно-белые фотографии у Гемова в комнате. Глядя на просторы Сибири, я внутренне радовался тому, что шаровая молния привела меня туда, где я даже не надеялся когда-либо побывать.

– Сибирь, романтика, преодоление трудностей, идеалы, жертвы… – пробормотала Линь Юнь. Прижавшись лбом к стеклу, она жадно смотрела на незнакомую страну.

– Та Сибирь, о которой ты говоришь, осталась в прошлом, а может быть, ее вообще никогда не было, – возразил Гемов. – Сегодня здесь остались только алчность и разорение. Повсюду под нами валят лес и охотятся на все живое, и никто не обращает внимания на черные пятна, разливающиеся вокруг нефтяных месторождений.

– Китайцы, – заметил со своего места за штурвалом Леваленков. – Сплошь китайцы. Меняют суррогатную выпивку, от которой люди слепнут, на меха и древесину. И продают куртки, набитые пухом… Но друзьям доктора Гемова я верю!

Мы молчали. Ветер швырял самолет, словно опавший лист, мы кутались в шубы, спасаясь от ледяного холода.

Где-то через сорок минут полета самолет начал снижение. Внизу я разглядел поляну посреди тайги, куда мы и приземлились. Перед тем как сойти на землю, Гемов сказал:

– Оставьте шубы здесь. Они вам не понадобятся.

Это нас озадачило, поскольку в открывшуюся дверь ворвался порыв смертельно холодного воздуха, а вьюга, похоже, только усилилась. Оставив Леваленкова дожидаться нашего возвращения, Гемов направился прямиком к деревьям, а мы поспешили следом за ним, стараясь не обращать внимания на ветер, пронизывающий нашу одежду, словно тюль. Несмотря на глубокие сугробы, я чувствовал под ногами что-то похожее на рельсы. Недалеко впереди виднелся вход в тоннель, но даже отсюда было понятно, что он замурован бетонной стеной. Не доходя до стены, мы вошли в ответвление от тоннеля, хотя бы отчасти защитившее нас от ветра. Смахнув снег, Гемов отодвинул в сторону валун, открывая черную дыру диаметром около метра.

– Это лаз, который я прорыл в обход бетонного забора, – объяснил Гемов. – Длиной он больше десяти метров.

С этими словами он достал три фонарика на аккумуляторах, дал нам по фонарику и, держа в руке третий, предложил нам спуститься следом за ним в отверстие.

Я полез сразу за ним, Линь Юнь замыкала шествие. Нам пришлось ползти на четвереньках в тесном проходе. В замкнутом пространстве меня захлестнула клаустрофобия, мне стало трудно дышать, но внезапно Гемов выпрямился во весь рост, я последовал его примеру и в свете фонарика увидел, что мы оказались в просторном тоннеле, полого уходящем вниз. По тоннелю проходило железнодорожное полотно, которое я почувствовал еще наверху, в темноте, под снегом. Посветив на стены, я увидел гладкий бетон с железными кольцами, которые раньше, судя по всему, держали электрические кабели. Мы двинулись по тоннелю вниз, и по мере того как мы углублялись под землю, становилось теплее. Затем в воздухе почувствовался запах плесени, послышался стук падающих капель – температура здесь была уже выше точки замерзания.

Внезапно пространство впереди нас раскрылось. Луч моего фонарика перестал упираться в препятствие, словно тоннель привел нас в кромешную ночь на открытом воздухе. Однако, приглядевшись внимательнее, я различил тусклый круг света, оставленный фонариком на потолке, слишком высоко, чтобы можно было что-либо разглядеть. Наши шаги отозвались множественными отголосками, поэтому невозможно было определить, насколько обширно это помещение. Остановившись, Гемов закурил. Затем начал свой рассказ:

– Больше сорока лет тому назад я учился в аспирантуре физического факультета в Московском государственном университете. Я до сих пор прекрасно помню тот день, когда тысячи людей, и я в их числе, смотрели на Юрия Гагарина, только что вернувшегося из космоса. Он проезжал по Красной площади в открытом лимузине, в руках у него были букеты цветов, вся грудь увешана медалями. Захлестнутый восторженным желанием совершить что-нибудь великое в этом совершенно новом мире, я добровольно вызвался отправиться работать в только что открывшееся Сибирское отделение Академии наук Советского Союза.

Приехав сюда, я сказал своему руководителю, что хочу заниматься совершенно новой темой, не имеющей даже основ, какой бы сложной она ни была. «Очень хорошо, – ответил тот, – тогда ты будешь участвовать в проекте «3141». Впоследствии я узнал, что кодовое название проекта было выбрано по значению числа «πи». Меня представили руководителю проекта, но только через несколько недель я наконец узнал, чем мне предстоит заниматься. Руководил проектом академик Николай Ниернов, человек необыкновенный, фанатик даже по меркам той эпохи, читавший втихую Троцкого и веривший в глобальную революцию. Когда я спросил у него, чему посвящен проект «3141», он сказал следующее: «Товарищ Гемов, мне известно, что на вас произвели огромное впечатление наши последние достижения в космосе, однако что они нам дают? Находясь на орбите, Гагарин не мог даже бросить камень на головы капиталистов в Вашингтоне. Однако наш проект совершенно иной. Если мы добьемся успеха, все обычное вооружение империалистов превратится в игрушки; боевые авиационные группы станут беззащитными, словно бабочки, а военно-морские соединения превратятся в бумажные кораблики, плавающие по воде!»

И тогда я попал сюда, в составе самой первой группы, и увидел снаружи то, что только что видели вы. В тот день шел снег, эта поляна была только что расчищена, и на земле еще валялись выкорчеванные пни.

Не буду вдаваться в подробности относительно того, что произошло дальше. Даже если бы у нас было время, вряд ли мы смогли бы довести проект до конца. Вам достаточно лишь знать, что мы с вами сейчас находимся в крупнейшем в мире научно-исследовательском центре, занимавшемся изучением шаровых молний. Здесь исследования, связанные с шаровыми молниями, продолжались на протяжении тридцати лет, и в лучшие годы в центре работало больше пяти тысяч специалистов. Виднейшие советские физики и математики в той или иной степени привлекались к работам.